http://www.nnews.ru/2004/9/23/interest/998.php3
Ленин и Сибирь. К 80–летию смерти вождя большевиков
Большая территория за Уралом и маленький
человечек в Кремле были довольно тесно связаны между собой. Владимир
Ильич Ленин познакомился с сибирскими просторами еще в молодости, когда
за участие в заговоре против правительства его на три года сослали в
Енисейскую губернию.
В Сибири он с удовольствием охотился,
отлично питался, много читал и писал, а также имел медовый и последующий
месяцы с симпатичной молодухой Надеждой Константиновной, тогда еще не
обремененной базедовой болезнью и крайней тучностью. Отбыв срок, Ильич
покинул гостеприимную глушь и выбрал судьбу политэмигранта: Сибири ему
показалось достаточно, будущего вождя мирового пролетариата манили очаги
развитого рабочего движения во Франции, Германии, Великобритании. Он
живал также в Австро–Венгрии, Италии, Швейцарии. И вечно был недоволен —
в письме к матери мог, к примеру, обронить фразочку типа: «Париж — дыра
скверная». К холодной Сибири он относился чуть теплее. Но, будучи в
высшей степени абстрактным гуманистом, Ленин жизнью тамошнего
народонаселения интересовался своеобразно. Его внимание к сибирякам и их
проблемам носило обычно политико–криминальный характер. Ильич требовал
от сибиряков хлеба и зрелищ. Зрелище поверженного врага было ему
совершенно необходимо.
Ленин и красный бандитизм Ильич посылал Дзержинского в Сибирь не только убирать снег с железнодорожных путей и наводить порядок на разрушенном большевиками же транспорте. Он лично присмотрел подходящую кандидатуру для руководства общесибирским карательным органом — полномочным представительством ВЧК по Сибири, руководившим аппаратами восьми губернских чрезвычаек. Главным чекистом Сибири стал зам Дзержинского по руководству особым отделом недоучившийся юрист Иван Павлуновский, просидевший в Омске и Новониколаевске полных шесть лет. Жертвами этого образцово свирепого деятеля стали десятки тысяч сибиряков. «С точки зрения коммунистической этики безупречен», — так характеризовали его в Сиббюро ЦК... Подопечные Павлуновского резали направо и налево. Он опирался на губернские ЧК и на более чем два десятка их уездных подразделений, именовавшихся политбюро. 14 августа 1921 года Павлуновский констатировал, что «проводниками красного террора на местах являются политбюро и милиция», которые «арестованных редко(!) доводят до места, по дороге «при попытке бежать» расстреливают», причем также отмечалось, что «арестованные, освобожденные из ЧК, на местах убиваются». В Минусинском уезде крестьянами было «убито 9 спецов земотдела», а «политбюро, милиция, секретарь укома и начальник гарнизона арестовывают зажиточных крестьян и расстреливают». В Мариинском политбюро «все арестованные кулацкие элементы и контрреволюционеры были удавлены». Сибиряки на бессудные расправы жаловались Ленину. Дважды он поручал разобраться. Случай первый был связан с убийствами в Шарыпово (кстати, родном селе генсека Константина Черненко, заставшего террор десятилетним мальчиком) Ачинского уезда. Заместитель завотделом уисполкома М. Перевалов (о заслугах коего в гражданской войне говорили, что тот «способен, не моргнув глазом, вырезать 600 контрреволюционеров») с начальником Ачинского политбюро и милиции П. Пруцким хладнокровно расправились с несколькими десятками человек. В ночь на 15 февраля 1921 года они арестовали 60 потенциальных «заговорщиков» из Шарыпово и шести других деревень, после чего поодиночке задушили их прямо в помещении волостного исполкома. Тех, кто подавал признаки жизни, добивали колотушками. Следствием было доказано убийство 34 человек. Затем было инсценировано нападение банды на Шарыпово, и пьяный Пруцкий для убедительности даже прострелил себе рукав. Только в сентябре Енисейский губком рассмотрел вопрос «об убийстве Пруцким 45 человек»... и постановил его оставить на свободе, прикомандировав (вместе с еще одним крупным убийцей (С. Юшковым) к милиции — на «неответственные должности». Но судить организаторов февральской бойни все же пришлось, поскольку о ней узнал «самый человечный человек». В декабре 1921–го в Красноярске начался процесс над 53 убийцами, среди которых были, помимо Перевалова и Пруцкого, два начальника раймилиций, три их помощника, 14 милиционеров, три командира коммунистических отрядов, шесть членов волисполкома и 29 неслужащих коммунистов. Большинство подсудимых выражали уверенность в том, что «гадов» непременно нужно было передушить. Перевалов заявил: «Я — зверь, я привык к трупам, я тащил их за собой все эти годы». 14 декабря трибунал осудил к расстрелу 15 человек, которые сразу были помилованы, а впоследствии и освобождены (по крайней мере, Пруцкий с Переваловым вышли из тюрьмы уже в январе 1923 года). В декабре 1921–го Ильич выразил беспокойство по поводу террора в Якутии. Там бывший партизан А. Синеглазов в чекистском раже сфабриковал колоссальный «Общеленский заговор», охвативший более 500 человек. Тогда же уполномоченный полпредства ВЧК по Сибири Андрей Бутенев, командированный на борьбу с бандитизмом в Верхоленский уезд, развернул аналогичный террор: по его приказу «отмораживали ноги местному населению, кололи под ногти иглами, производили всевозможные пытки и порки, расстреливали без суда и следствия непричастных (к) контрреволюции». Видный сибирский большевик Борис Шумяцкий передал Ленину послание с подробностями «уголовно–бандитской политики тамошних работников» и «вопиющих безобразиях уполномоченного Якутской Чека Синеглазова», практиковавшего «реквизиции, аресты, расстрелы с нечеловеческой жестокостью и политической бессмысленностью». Ильич, как сторонник «нечеловеческой жестокости», но враг всякой «политической бессмысленности», через своего секретаря Фотиеву велел разобраться. В ответ секретарь Сиббюро ЦК Емельян Ярославский сообщил вождю, что его известили о фактах, «в значительной степени уже изжитых». На самом деле якутские ужасы были в разгаре. Полгода спустя, 3 июля 1922 года, секретарь Якутского облбюро РКП(б) Максим Аммосов писал секретарю ЦК Валериану Куйбышеву о том, что под влиянием террористической политики прежнего руководства, проводившейся с минувшей осени, к весне 1922–го почти вся территория Якутского, Колымского, Вилюйского и Верхоянского уездов оказалась в руках повстанцев. При этом все «воззвания и прокламации противника переполнены... острым негодованием на террор со стороны органов Чека», поскольку «деятельность особого отдела, расстрелы и прочие методы терроризировали окружное население». В том же письме прямо говорилось: «Широко развит красный бандитизм, выразившийся в мародерстве, пьянстве и зверских убийствах пленных и мирных граждан». Якутов вырезали целыми селами, русских не щадили тоже. Секретарь обкома партии Г. Лебедев несколько ранее писал в Сиббюро о том, что повстанческое «движение приняло национально–народную окраску» и что «подавление белобандитизма возможно при почти поголовном истреблении местного населения». Виновные в якутском терроре также избежали реального наказания: Синеглазова, Бутенева и других чекистов в апреле 1922 года Сиббюро ЦК постановило расстрелять, но почти год спустя сибирские руководители, пролистав 108 томов уголовного дела, сочли за лучшее амнистировать палачей. Об одном сибирском деле Ильич даже лично докладывал партсъезду. В связи с ишимским процессом февраля 1921 года на скамье подсудимых оказались одновременно 93 крестьянина и шестеро продработников. Это были крестьяне, которые подняли восстание, и продработники, которые довели их до такого состояния. Половину мужичков (46 человек) приговорили к расстрелу и казнили немедленно. О шестерке продработников, которые оказались на скамье подсудимых, Ленин на состоявшемся вскоре Х съезде партии сказал, что они расстреляны. Но это было вранье (возможно, вызванное ложной информацией местных властей, ибо Ильич, осердясь на преступников–коммунистов из регионов, часто требовал им высшей меры). Расстреляли из тюменских продработников только одного, еще один умер в тюрьме, а остальных уже через три месяца отпустили, и они снова заняли руководящие посты в продовольственном аппарате Тюменской губернии. Отметим, что на Ильича очень сильно повлияли мятежи 1921 года в Кронштадте, на Тамбовщине и в Сибири. Западносибирское восстание оказалось самым массовым по численности. Утопив крестьянское сопротивление в крови, вождь, однако, был вынужден признать крах военного коммунизма и перейти к нэпу. Иван Петрович
ПАВЛУНОВСКИЙ Иван Петрович
(16 авг. 1888, с. Ржава Курской губ. – 30 окт. 1937, Москва), один из
рук. госбезопасности, гос. и парт. деятель. Из крестьян, образование
неполное высшее (гимназия экстерном, вольнослушатель С.-Петербургского
ун-та). Чл. РСДРП с 1905. В 1907 осужден за рев. деят-ть на 4 года
заключения. С 1911 жил в С.-Петербурге, присяж. поверенный, работник
соц. страхования. С 1914 служил в рос. армии, окончил школу прапорщиков.
В 1917 – чл. Петросовета, один из организаторов Красной Гвардии. Актив.
участник разгрома мятежей Л.Г. Корнилова и
Ю. Довбор-Мусницкого. Обеспечивал безопасность эвакуации СНК из
Петрограда в Москву. В 1918–28 – на руководящей работе в ЧК–ОГПУ. С авг.
1918 – нач. Особого отдела (ОО) ВЧК 5-й армии, пред. Уфимской
губЧК. С апр. 1919 – зам. нач., 1-й зам. нач. ОО ВЧК, организатор
фабрикации дела на главкома И.И. Вацетиса и работников его штаба.
Участвовал в подавлении мятежей в Петрограде, раскрытии подпол. орг-ции
«Национальный центр».
С февр. 1920 по янв. 1926 – полпред ВЧК–ГПУ–ОГПУ по Сибири, чл. Сиббюро ЦК РКП(б)–ВКП(б) и Сибревкома, с 1922 – уполномоченный НКПС по Сибири. С нояб. 1924 – нач. ОО ОГПУ Сибирского военного окр. Организатор
красного террора, отличался крайней жестокостью, в 1920 сфабриковал
круп. общесиб. белогвард. заговор (т. н. дело Орлеанова-Рощина). В 1921
курировал фабрикацию дела Сибирского крестьянского союза,
насчитывавшего, по версии чекистов, десятки тысяч участников. С апр.
1921 по дек. 1922 сотрудниками ПП ВЧК–ГПУ по Сибири ликвидировано 136
«заговоров». Активно участвовал в ликвидации повстанч. движения, в 1921 –
чл. чрезвыч. «тройки» по подавлению крест. восстаний.
Чл. Коллегии ОГПУ (с 6 сент. 1923). В февр.
1926–28 – полпред ОГПУ по ЗСФСР. С 1928 – зам. наркома рабоче-крест.
инспекции СССР по воен.-мор. части, участник репрессий против рук-ва
воен. пром-ти в 1929. С 1930 – в ВСНХ (далее – Наркомате тяжелой
пром-ти, НКТП), с 1931 – зам. пред. ВСНХ СССР по воен. пром-ти, с 1932 –
1-й зам. наркома тяжелой пром-ти СССР по делам оборон. пром-ти. С 1935 –
нач. Главного упр-ния воен. пром-ти НКТП. Один из организаторов сов.
военно-пром. комплекса. С 1936 – нач. «Главтрансмаша» НКТП, в 1937 –
нач. Главного военно-мобилизационного упр-ния НКТП СССР. С 1931 – канд. в
чл. Президиума ЦИК СССР. В 1934–37 – канд. в чл. ЦК ВКП(б), в 1927–34 –
чл. ЦКК ВКП(б). Арестован 28 июня 1937, 29 окт. 1937 Военной коллегией
Верховного суда СССР приговорен к высш. мере наказания. Расстрелян;
похоронен на кладбище Донского мон-ря. Реабилитирован в 1955.
Награды: 2 ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды, именное оружие, 3 знака «Почетный сотрудник ВЧК–ОГПУ».
А.Г. Тепляков
Ленин и Колчак Ленин в течение целого года мучился с сильным конкурентом — Верховным правителем России адмиралом Колчаком, контролировавшим с конца 1918–го территорию гораздо большую, чем кремлевские владыки. Ленин, легко расправившийся с семьей экс–императора Николая, не счел нужным миловать лишенного власти адмирала Колчака. Как и в случае с расстрелом в Екатеринбурге, иркутская расправа подносилась под соусом правильной революционной инициативы местных властей, попавших в тяжелое положение из–за наступления белых. 26 января председатель Сибревкома Иван Смирнов послал телеграмму Ленину и Троцкому: «Сегодня ночью дан по радио приказ Иркутскому штабу коммунистов... чтобы Колчака в случае опасности вывезли на север от Иркутска, если не удастся спасти его от чехов, то расстрелять в тюрьме». Ильич немедленно отправил весьма красноречивый ответ председателю Сибревкома. Поскольку он носил характер прямой директивы и судьба Колчака прочитывалась из него вполне однозначно, в двенадцатитомной Биографической хронике Ленина шифровку датировали началом января и дали в предельно кратком изложении: дескать, в ней Владимир Ильич дает ценные указания Смирнову и интересуется положением на фронтах... Узнать, какие это были указания, помог архив Троцкого, поскольку ленинская шифровка сохранилась в фонде покойного товарища Льва Давыдовича по Реввоенсовету Э. Склянского. «Шифром. Склянскому. Пошлите Смирнову (РВС 5) шифровку: Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступали так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин. Подпись тоже шифром. 1. Беретесь ли сделать архи–надежно? 2. Где Тухачевский? 3. Как дела на Кав. фронте? 4. В Крыму? Январь 1920 г.» Официальная датировка в Биохронике (5 января) ложна: Кавказский фронт был создан только 16 января. О проблемах Тухачевского, которого из–за армейских интриг несколько недель держали без нового назначения, Ленин узнал в начале 20–х чисел; уже 24 января Михаил Николаевич был назначен командующим Кавказским фронтом, и с 4 февраля его имя стало появляться в ежедневных официальных сводках. Таким образом, содержание письма железно датируется периодом между 16 января и 4 февраля. Иркутские власти все «сделали архинадежно» — Колчака расстреляли 7 февраля и объявили о причинах в соответствии с ленинской директивой: белые наступали, а в Иркутске был–де заговор с целью освобождения верховного правителя... «Надо все это прикончить до весны» Еще одна интересная телеграмма Ивана Смирнова Ленину датирована 12 января 1920 года и касается вопросов строительства чекистских органов в Сибири. До сих пор ее печатали с сокращениями. Выделенный курсивом текст публикуется впервые — он достаточно красноречив. «Всероссийская ЧЕКА приказала Особому отделу Востфронта выезжать Москву. Сообщаю, что у них около 7.000 пленных офицеров, столько же поляков, сейчас забираем у Канска чехов. Все государственные учреждения Колчака остались здесь, вся буржуазия тоже. Надо все это прикончить до весны. Работников ЧЕКА здесь совсем нет, единственная надежда была на Особый отдел фронта. Отмените распоряжение Павлуновскому, иначе мы не переварим до весны остатков колчаковщины, и пошлите сюда Павлуновского». Вопрос был решен в пользу сибирских чекистов: огромный особый отдел ВЧК Восточного фронта остался в Иркутске и стал базой для формирования местных органов госбезопасности. «Остатки колчаковщины» были благополучно «переварены» — сочувствовавшие белым были заперты в концлагерях или расстреляны. Ленин и красный бандитизм Ильич посылал Дзержинского в Сибирь не только убирать снег с железнодорожных путей и наводить порядок на разрушенном большевиками же транспорте. Он лично присмотрел подходящую кандидатуру для руководства общесибирским карательным органом — полномочным представительством ВЧК по Сибири, руководившим аппаратами восьми губернских чрезвычаек. Главным чекистом Сибири стал зам Дзержинского по руководству особым отделом недоучившийся юрист Иван Павлуновский, просидевший в Омске и Новониколаевске полных шесть лет. Жертвами этого образцово свирепого деятеля стали десятки тысяч сибиряков. «С точки зрения коммунистической этики безупречен», — так характеризовали его в Сиббюро ЦК... Подопечные Павлуновского резали направо и налево. Он опирался на губернские ЧК и на более чем два десятка их уездных подразделений, именовавшихся политбюро. 14 августа 1921 года Павлуновский констатировал, что «проводниками красного террора на местах являются политбюро и милиция», которые «арестованных редко(!) доводят до места, по дороге «при попытке бежать» расстреливают», причем также отмечалось, что «арестованные, освобожденные из ЧК, на местах убиваются». В Минусинском уезде крестьянами было «убито 9 спецов земотдела», а «политбюро, милиция, секретарь укома и начальник гарнизона арестовывают зажиточных крестьян и расстреливают». В Мариинском политбюро «все арестованные кулацкие элементы и контрреволюционеры были удавлены». Сибиряки на бессудные расправы жаловались Ленину. Дважды он поручал разобраться. Случай первый был связан с убийствами в Шарыпово (кстати, родном селе генсека Константина Черненко, заставшего террор десятилетним мальчиком) Ачинского уезда. Заместитель завотделом уисполкома М. Перевалов (о заслугах коего в гражданской войне говорили, что тот «способен, не моргнув глазом, вырезать 600 контрреволюционеров») с начальником Ачинского политбюро и милиции П. Пруцким хладнокровно расправились с несколькими десятками человек. В ночь на 15 февраля 1921 года они арестовали 60 потенциальных «заговорщиков» из Шарыпово и шести других деревень, после чего поодиночке задушили их прямо в помещении волостного исполкома. Тех, кто подавал признаки жизни, добивали колотушками. Следствием было доказано убийство 34 человек. Затем было инсценировано нападение банды на Шарыпово, и пьяный Пруцкий для убедительности даже прострелил себе рукав. Только в сентябре Енисейский губком рассмотрел вопрос «об убийстве Пруцким 45 человек»... и постановил его оставить на свободе, прикомандировав (вместе с еще одним крупным убийцей (С. Юшковым) к милиции — на «неответственные должности». Но судить организаторов февральской бойни все же пришлось, поскольку о ней узнал «самый человечный человек». В декабре 1921–го в Красноярске начался процесс над 53 убийцами, среди которых были, помимо Перевалова и Пруцкого, два начальника раймилиций, три их помощника, 14 милиционеров, три командира коммунистических отрядов, шесть членов волисполкома и 29 неслужащих коммунистов. Большинство подсудимых выражали уверенность в том, что «гадов» непременно нужно было передушить. Перевалов заявил: «Я — зверь, я привык к трупам, я тащил их за собой все эти годы». 14 декабря трибунал осудил к расстрелу 15 человек, которые сразу были помилованы, а впоследствии и освобождены (по крайней мере, Пруцкий с Переваловым вышли из тюрьмы уже в январе 1923 года). В декабре 1921–го Ильич выразил беспокойство по поводу террора в Якутии. Там бывший партизан А. Синеглазов в чекистском раже сфабриковал колоссальный «Общеленский заговор», охвативший более 500 человек. Тогда же уполномоченный полпредства ВЧК по Сибири Андрей Бутенев, командированный на борьбу с бандитизмом в Верхоленский уезд, развернул аналогичный террор: по его приказу «отмораживали ноги местному населению, кололи под ногти иглами, производили всевозможные пытки и порки, расстреливали без суда и следствия непричастных (к) контрреволюции». Видный сибирский большевик Борис Шумяцкий передал Ленину послание с подробностями «уголовно–бандитской политики тамошних работников» и «вопиющих безобразиях уполномоченного Якутской Чека Синеглазова», практиковавшего «реквизиции, аресты, расстрелы с нечеловеческой жестокостью и политической бессмысленностью». Ильич, как сторонник «нечеловеческой жестокости», но враг всякой «политической бессмысленности», через своего секретаря Фотиеву велел разобраться. В ответ секретарь Сиббюро ЦК Емельян Ярославский сообщил вождю, что его известили о фактах, «в значительной степени уже изжитых». На самом деле якутские ужасы были в разгаре. Полгода спустя, 3 июля 1922 года, секретарь Якутского облбюро РКП(б) Максим Аммосов писал секретарю ЦК Валериану Куйбышеву о том, что под влиянием террористической политики прежнего руководства, проводившейся с минувшей осени, к весне 1922–го почти вся территория Якутского, Колымского, Вилюйского и Верхоянского уездов оказалась в руках повстанцев. При этом все «воззвания и прокламации противника переполнены... острым негодованием на террор со стороны органов Чека», поскольку «деятельность особого отдела, расстрелы и прочие методы терроризировали окружное население». В том же письме прямо говорилось: «Широко развит красный бандитизм, выразившийся в мародерстве, пьянстве и зверских убийствах пленных и мирных граждан». Якутов вырезали целыми селами, русских не щадили тоже. Секретарь обкома партии Г. Лебедев несколько ранее писал в Сиббюро о том, что повстанческое «движение приняло национально–народную окраску» и что «подавление белобандитизма возможно при почти поголовном истреблении местного населения». Виновные в якутском терроре также избежали реального наказания: Синеглазова, Бутенева и других чекистов в апреле 1922 года Сиббюро ЦК постановило расстрелять, но почти год спустя сибирские руководители, пролистав 108 томов уголовного дела, сочли за лучшее амнистировать палачей. Об одном сибирском деле Ильич даже лично докладывал партсъезду. В связи с ишимским процессом февраля 1921 года на скамье подсудимых оказались одновременно 93 крестьянина и шестеро продработников. Это были крестьяне, которые подняли восстание, и продработники, которые довели их до такого состояния. Половину мужичков (46 человек) приговорили к расстрелу и казнили немедленно. О шестерке продработников, которые оказались на скамье подсудимых, Ленин на состоявшемся вскоре Х съезде партии сказал, что они расстреляны. Но это было вранье (возможно, вызванное ложной информацией местных властей, ибо Ильич, осердясь на преступников–коммунистов из регионов, часто требовал им высшей меры). Расстреляли из тюменских продработников только одного, еще один умер в тюрьме, а остальных уже через три месяца отпустили, и они снова заняли руководящие посты в продовольственном аппарате Тюменской губернии. Отметим, что на Ильича очень сильно повлияли мятежи 1921 года в Кронштадте, на Тамбовщине и в Сибири. Западносибирское восстание оказалось самым массовым по численности. Утопив крестьянское сопротивление в крови, вождь, однако, был вынужден признать крах военного коммунизма и перейти к нэпу. |
суббота, 20 июля 2013 г.
ლენინი და ციმბირი,ივან პავლუნოვსკი
Подписаться на:
Комментарии к сообщению (Atom)
Комментариев нет:
Отправить комментарий